Недавно исполнилось 35 лет со дня катастрофы на Чернобыльской АЭС. 26 апреля 1986 года в 1:23 взрывом был разрушен 4-й энергоблок этой атомной станции. Радиоактивному загрязнению подверглось более 200 тысяч км². Из сельскохозяйственного оборота было выведено около 5 млн га земель, вокруг АЭС создана 30-километровая зона отчуждения. В ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС участвовали почти 600 тысяч человек, из них 124 – жители Кольчугинского района.
Иван Иванович Глухов (см. на снимке) – один из тех 124-х, хотя в момент аварии он в Кольчугино не жил и даже не думал, что когда-нибудь здесь поселится. В 1986 году он жил с семьёй в городе Миассе Челябинской области и работал на размещённом там отделении Златоустовского машиностроительного завода, так называемом «Объекте №4». К тому времени стаж работы Ивана Ивановича на этом предприятии перевалил за 20 лет, а в должности он вырос до ведущего инженера. Занимались проектированием, монтажом и эксплуатацией высокоэнергетичных стендовых систем и имели неплохие связи с атомщиками.
В отличие от других кольчугинских ликвидаторов, Глухов не призывался военкоматом, а работал в зоне отчуждения как специалист. Профессионально трудился там три года. Возможно, что в нашей области он – единственный профессиональный ликвидатор.
Впервые в Чернобыльскую зону он попал 7 мая 1986 года. Зоне отчуждения было всего три дня. 27 апреля эвакуировали город Припять, 2 мая – жителей 10-километровой, а 7 мая началась эвакуация 30-километровой зоны.
– Когда я приехал туда, – рассказывает Иван Иванович, – одна форма паники уже спадала, но стала нарастать другая форма паники, похожая на ужас.
Взрыв разметал по округе значительную часть ядерного топлива, куски графитовых стержней, которыми глушился реактор, и бетонные стены здания. Верхнюю плиту, весившую 1000 тонн, подняло и поставило на ребро. В различных местах территории АЭС возникли пожары. Усилиями пожарных, ставших первыми ликвидаторами последствий аварии и первыми её жертвами, пожары удалось потушить. Но реактор продолжал «вулканировать», «дышать» радиацией. Эксперты давали жуткие прогнозы о том, что в течение нескольких недель этот «вулкан» может засыпать радиоактивными материалами до состояния непригодности для жизни территорию десяти ближайших областей СССР. Для предотвращения дальнейшего разогрева остатков реактора и уменьшения выбросов радиоактивных аэрозолей в атмосферу активную зону реактора с вертолётов стали забрасывать смесью боросодержащих веществ, свинца и доломитов. Удалось закинуть туда порядка 5 тысяч тонн.
Но тогда возникли опасения, что если расплавленное топливо провалится вниз, то вызовет загрязнение грунтовых вод. А там рядом река Припять, Днепр, далее – Чёрное море… Чтобы этого не допустить, на востоке от станции началось создание глубокой железобетонной стены в грунте. В сжатые строки была создана стена глубиной до 100 метров и протяженностью около трех километров. Кроме того, было решено создать огромный железобетонный монолит под разрушенным реактором. Плита должна была стать не только фундаментом, но и своеобразным холодильником. Внутри монолита планировалось устроить систему трубопроводов для подачи воды – с целью охлаждения пространства под реактором. Работы начались 3 мая 1986 года.
– Там была одна энергетическая система, которую я по своей ракетной тематике знал лучше ядерщиков, – вспоминает Глухов. – Поэтому меня туда первый раз и пригласили в составе комиссии Госатомэнергонадзора.
Потом было ещё несколько краткосрочных командировок на ЧАЭС. А в марте 1987 года Иван Иванович получил предложение, от которого не стал отказываться. 19 апреля 1987 года он начал работать ведущим инженером спецпредприятия «Комплекс» в составе ПО «Комбинат». На производственное объединение «Комбинат» были возложены функции по первому этапу ликвидации последствий аварии на ЧАЭС.
– Мы занимались определением текущего состояния работоспособности тех или иных механизмов. Определяли необходимость и порядок работ по ликвидации последствий аварии и контролировали процесс их исполнения. Основным контингентом исполнителей были те, кого мобилизовали военкоматы, но они же не были специалистами. Максимум, что им можно было доверить – это работу с лопатой и носилками. А там была необходима масса работ по демонтажу старого и монтажу нового оборудования, – поясняет И.И. Глухов.
Дело в том, что помимо 4-го блока на ЧАЭС было ещё три. Плюс к этому уже началось строительство 5-го и 6-го. Конечно, сразу после аварии работающие энергоблоки были остановлены. Но в октябре 1986 года удалось восстановить работу первого, а в ноябре – второго блоков. С третьим возникли сложности. Он сдавался во второй очереди строительства АЭС вместе со злополучным четвертым, и целый ряд коммуникаций у них был общим. Необходимо было провести рассечение общих коммуникаций и возвести бетонную разделительную стену в машинном зале. Вот как раз в этих работах и принимал участие И.И. Глухов. 3-й блок был возвращён в эксплуатацию накануне 1988 года. 5-й и 6-й хотели было достроить, но всё-таки передумали. Однако там скопилось ценнейшего оборудования и материалов на 180 миллионов (тех ещё!) рублей. Необходимо было провести их дезактивацию для дальнейшего использования хотя бы на той же территории ЧАЭС.
Работали в режиме продлённой вахты: 20 дней в месяц по 10 часов, остальные дни – выходные. В это время либо сам Иван Иванович уезжал в Миасс, либо жена приезжала на Украину, и они отправлялись в какой-нибудь санаторий. Супруга Глухова также работала на Златоустовском машиностроительном заводе, поэтому договориться о её отпусках было не слишком сложно. Двое сыновей Глуховых к тому времени уже жили в Москве, учились в технических вузах столицы. Старший был на последнем курсе, младший только поступил в университет.
А работал Иван Иванович на самой ЧАЭС или в городе Припять.
– В Припяти было дезактивировано здание ДОСАФФ, и я обосновался в одном из кабинетов. Нашёл приличный кульман. Чертежей приходилось делать большое количество, – вспоминает Глухов. – Часто приходилось бывать у 4-го реактора. Без этого выполнить разделение коммуникаций было невозможно. Особенно часто приходилось заглядывать в технический архив стройуправления ЧАЭС. Он располагался довольно близко от разрушенного реактора. А что делать? Солдата туда не пошлёшь. Ему просто не объяснишь, чего тебе надо, а если и объяснишь, где он это будет искать? Приходилось идти самому. И потом с документами надо было поработать. А где? Да там же и работал.
А как же радиация?
– А радиация действует на людей, как водка, – усмехается Иван Иванович. – Один три-четыре рюмочки выпьет и начинает песни орать, другой – в драку лезет, третьему совсем плохо, а четвёртый хмурится: когда по-настоящему пить начнём? Радиация действует на организмы людей очень индивидуально. У одного от разовой нагрузки 10-15 рентген может летальный исход наступить, а другому и 100 рентген (правда в рассрочку) – ничего. Вот, к примеру, Леонид Петрович Телятников работал начальником пожарной части ЧАЭС. Он со своими бойцами в ту злополучную ночь 26 апреля тушил блок №4, схватив примерно 520 бэр, и смог выжить! Его, правда, очень серьёзно пришлось врачам ремонтировать, но ведь он прожил до 2004 года.
Немного поясним. Бэр расшифровывается как «биологический эквивалент рентгена», равен 1/100 джоуля на килограмм. При этом бэр и рентген – совершенно разные единицы; у них даже размерность разная. Рентген оценивает способность излучения ионизировать воздух, а бэр – его способность переносить и передавать энергию. Лучевые поражения оцениваются в бэрах, а не в рентгенах, потому что бэр автоматически учитывает «поправку на массу»: при одинаковом облучении более крупный человек получит меньшую эквивалентную дозу. Количество рентген, однако, можно непосредственно измерить дозиметром, а бэры нужно считать.
– Конечно, руководство контролировало дозы облучения у ликвидаторов. И у всех были индивидуальные счётчики Гейгера. И были предельные дозы облучения, которые постепенно с 1986 года становились всё строже и меньше. Ну, это официально. Но ведь все понимали, что реальных специалистов очень мало. Кто вместо нас работать-то будет? Новые люди дров наломают и погибнут ни за грош. Поэтому почти у всех серьёзных специалистов было по два дозиметра. Один настоящий, другой – для проверок. По личному у меня было 56,5 Бэр. А официально – 0,56.
И тут ещё стоит заметить, чем специалист и профессионал в зоне отчуждения отличаются от тех, кого призвали на ликвидацию последствий аварии по мобилизации.
– Я работал в зоне отчуждения до марта 1990 года. И очень интересно было наблюдать там за народом. При мне было 8-10 смен солдатиков. Приезжали они всегда бледные, запуганные. Всего боялись. Но радиации ведь не видно, она не рычит и не кусается. Проходит 5-7 дней, они расслабляются. Глядишь, развеселились. Кто на травку приляжет, кто на забор за вишней полезет. А замечание сделаешь, они в ответ: «А Вы на себя посмотрите: даже «Лепесток» не носите». «Лепесток» – это марка респиратора. Вот только специалисты прекрасно знали, где можно «Лепесток» не носить, а куда лучше вообще не соваться. Самая верная защита – не лезть, куда не надо. Прежде чем куда-то идти, они узнают, давно ли там была радиационная разведка, какие данные были получены? А солдатики по незнанию радиоактивными ягодами могли полакомиться. Как там наш чернобыльский бард Сергей Урывин пел?
Растет на дармовщину шикарная малина.
Но слюнки подотрите, для ягод не сезон.
Не то конец настанет, и с колокольни грянет
В честь вашей панихиды малиновый трезвон.
Но даже профессионалы не из железа сделаны. Глухов не стал говорить о том, какими болезнями пришлось расплатиться за работу в зоне отчуждения ЧАЭС. Хотя последствия были, и довольно неприятные. Иван Иванович отметил только, что медицина там была неплохая. Институт биофизики в Обнинске и такой же в Челябинске. Земляки за ним особенно тщательно приглядывали. Несколько раз был на профилактике. Врачи основательно чистили организм. Оформлять инвалидность Иван Иванович сам отказался. Не хочет быть инвалидом, пока в состоянии с болезнями справляться.
За работу в зоне отчуждения ЧАЭС Иван Иванович Глухов награждён Орденом Мужества.
Выйдя вместе с женой на пенсию, Иван Иванович стал задумываться о том, как бы перебраться поближе к сыновьям, которые, отучившись в московских вузах, остались жить в столице. О том, чтобы чете Глуховых купить квартиру в Москве, и речи не было. Дорога столица для пенсионеров. Во всех смыслах слова. Думали о каком-нибудь подмосковном городке.
И вот однажды летом 2002 года Иван Иванович гостил у сына в Москве. А живёт тот недалеко от Щёлковского автовокзала. Как-то утром пришёл Глухов на вокзал свежих газет купить, а там объявляют по радио: «Через пять минут от первой платформы отходит автобус на Кольчугино, есть свободные места». И Иван Иванович подумал: «А почему бы нет?». Сел в автобус и поехал в Кольчугино. С чего бы это вдруг? А дело в том, что супруга Ивана Ивановича родилась в нашем городе. Её отец Николай Ефимович Хонин работал в местных партийных органах. Правда, через несколько месяцев после рождения дочери его перевели в Александров, потом – во Владимир. Так и получилось, что кроме названия она о своей малой родине ничего не знала. Но название-то в памяти осталось! И вот летом 2002 года её супруг приехал в этот город. Заглянул Глухов в местную администрацию, пообщался с людьми. Ему даже экскурсию по городу устроили. Особенно Ивану Ивановичу понравился «аэродром». Уютно и лес рядом… В 2003 году Глуховы продали квартиру в Миассе и перебрались в Кольчугино.
Им здесь нравится.
А. Герасимов
“ГК” №31 от 18.08.2021
