В каждом доме, наверняка, годами лежат какие-то очень нужные газетные вырезки, журналы, календари, старые фотографии, значки. Как-то, затеяв генеральную уборку в родительской квартире, я нашла залежи дорогих сердцу безделушек, среди которых неожиданно для себя обнаружила пакетик с документами. Это была трудовая и орденская книжки, военный билет, купоны на выдачу денег к орденской книжке, профсоюзный билет, фотография. Все они принадлежали моему прадедушке Михаилу Ивановичу Аверину.
Нашей семье повезло, оба моих деда и прадед вернулись домой с Великой Отечественной войны живыми. И все-таки она прокатилась по их судьбам: мой дед Василий был танкистом и вернулся домой без глаза – он умер еще до моего рождения. Другой дед – Иван – шестнадцатилетним мальчишкой был угнан фашистами на работы в Германию, а после освобождения за работу на немцев получил 20 лет советских лагерей, озлобился, был жестоким и всю жизнь проработал на лесозаготовках, пропадая в лесу месяцами.
Прадед, Михаил, по словам моей матери, всю свою жизнь не любил рассказывать про войну, делал это редко и был, как правило, немногословен. Только недавно, после появления специальных порталов по поиску героев Великой Отечественной, я узнала отдельные странички его биографии.
Воспоминания о нем у меня совсем детские, светлые. Мне было всего три года, а ему 75. Он мне казался очень стареньким, но очень добрым. Каждые выходные мы приезжали в деревню, поезд приходил рано, родители были молодыми и четыре километра проходили меньше, чем за час. Дома нас уже ждал накрытый стол, в центре которого стоял большущий самовар. Мне нравилось крутить ветку крана и смотреть, как горячая жидкость струйкой стекает в стакан. Во все глаза я смотрела, как прадедушка колет сахар щипчиками. Этот сахар был долгоиграющим, он не разваливался при легком прикосновении воды, как современный. Его можно было долго гонять во рту, а надоевший кусочек просто разгрызть. Бабуля всегда суетилась то возле стола, то возле печки, гремя ухватами. Память стоп-кадрами выхватывает образы прадеда и прабабки. Он качал меня на качелях в терраске, угощал яичком, оно казалось крошечным в его больших морщинистых руках, выходил ловить майских жуков вместе со всей семьей.
У окошек соседского дома росли три большущих липы, возле них и был разбит лагерь по поимке майских жуков. Я была единственным маленьким ребенком и поэтому мне все старались угодить и наловить их побольше. Жуки, зажатые в мой детский кулачок, приятно щекотали ладонь. А вечером я засыпала под их шуршание в спичечной коробке.
Прабабка Вера разрешала мне играть треснутой посудой, которую она хранила на суднице: предметом моего детского вожделения были чашки без ручек, чайники без крышек и с отколотыми носиками. Все это «богатство» давалось мне на время, после чего вся посуда снова занимала свои места. По утрам мне разрешалось вынести на улицу широкий кусок черного хлеба, сдобренного подсолнечным маслом, и нащипать с грядки зеленого лука, подсластив яство свежей морковкой, умытой росой. Бабуля, ловко выдернув молоденький хвостик из грядки и повозив его по траве, совершенно чистый давала мне. Но при этом меня ругали за то, что я украдкой рвала смородину и крыжовник. Ягоды всегда ею припасались на случай приезда старшей дочери Александры – моей бабы Шуры, которая жила в Москве и приезжала редко. А прадед всегда шикал на супругу, вставая на мою защиту.
Старая фотография, где изображен мой прадед – Михаил Иванович Аверин со своим любимцем мерином-тяжеловозом Надежным мне очень дорога, на ней он именно такой, каким навсегда остался в моей памяти.
Родился он в 1898 году в селе Новофетинино. По меркам тех дней семья не была многодетной, кроме него в семье рос брат Николай и сестра Мария. В селе при храме была церковно-приходская школа, которая по неизвестной причине сгорела 10 февраля 1913 года. Рос прадед обычным деревенским мальчишкой, который мог все: и дров нарубить, и за скотиной ходить, очень любил лошадей, а зимой его любимым занятием было катание на лыжах. Эти две любви он пронес через всю жизнь. Именно поэтому у его внучки, моей матери, всегда были новенькие лыжи по размеру, которые он заказывал в соседней деревне у тамошнего умельца «Сети-Пети» (в деревнях часто давали людям прозвища, в основе которых были либо заслуги и умения, либо, наоборот, грехи и пороки, изъяны и увечья). Что имелось в виду в данном конкретном случае, сейчас уже и не узнаешь.
Михаил закончил в 1910 году три класса церковно-приходской школы. Читать и писать он умел в отличие от детей тех лет, многие из которых были малограмотными. Видимо, еще в школе он и заприметил свою будущую супругу – Веру. Мне ничего неизвестно об их конфетно-букетном периоде. Бабушка лишь однажды обмолвилась, как худощавый высокий светловолосый паренек верхом на коне загнал их с девчонками в пруд, видимо, хотел подшутить. Они обвенчались в сельской храме Всех Святых. Один за другим в молодой семье стали появляться дети. Всего бабуля родила 11 детей, большинство из которых умерли в младенчестве, в живых осталось трое последних – Александра, Мария и Николай.
С Николаем была примечательная история. После череды смертей младенцев мужеского пола, моей прабабке знающие люди посоветовали назвать родившегося в честь Николая Угодника – она так и сделала. Сыграло ли это какую-то важную роль – не знаю, но так или иначе, но этот ребенок остался жив.
До войны прадед работал на заводе им. С. Орджоникидзе, в цехе №1 подручным плавильщика, затем литейщиком, жил в «Тысячном» общежитии, где у него была своя комнатушка, к семье он возвращался лишь на выходные. При этом, с него никто не снимал мужских обязанностей: посадить и выкопать картошку, накосить сена, заготовить дров, что-то где-то подлатать.
Перед войной, 25 марта 1939 года, прадед был уволен с завода за самовольный прогул (расчетный лист №137). Остается только гадать, что же стало причиной этого прогула. Но точно не алкоголь. После одного случая он вообще не брал спиртного в рот: как-то будучи в гостях у тещи (она жила в Бакинце, в 4 километрах от Ново-Фетинино) он здорово перебрал с алкоголем. Праздник, гости, с кем не бывает? Дело было зимой. Моя бабуля – его супруга все эти 4 километра везла его домой на санках. По его словам, ему в тот момент было так плохо, что он чуть не отдал Богу душу. И с тех пор не пил, даже положенные «боевые» 100 грамм. Из вредных привычек у него был крепкий чай – чифирь – и «козья ножка», которую он лихо закручивал из газеты, насыпая в нее выращенный на огороде и порубленный в мелкую крошку табак.
Семья для прадеда была самой главной ценностью в жизни. Я могу лишь предположить, что он мог сорваться домой из-за какого-нибудь известия. Время было неспокойное, процветал бандитизм. Дед всегда держал в избе ружье, для отваживания непрошенных гостей. Однажды ему даже пришлось применить его, когда банда лихих людей начала ломать широкие ворота двора. Стрелял он не на поражение, а в потолок, тем не менее, это отрезвило нападавших. Больше попыток проникнуть в дом они не предпринимали.
После увольнения он не долго сидел без дела. 1 апреля 1939 года был принят на работу в качестве конюха на лесоучасток Ярославской железной дороги. Дело для него было привычное, лошадей он любил.
Когда началась Великая Отечественная война, ему было уже 43 года, по меркам тех лет староват он был для Красной Армии, дали бронь. В конце 1941 года, когда завод стали готовить к эвакуации, о нем вспомнили и как хорошему специалисту предложили вместе с семьей эвакуироваться на Урал. И тогда прадед твердо решил, что никуда уезжать из родных мест не будет и уж тем более тащить за собой семью, да и поздно начинать все с нуля на новом месте. Поэтому записался добровольцем на фронт. Многие односельчане сочли это за дезертирство. И даже после войны, когда его не стало, люди, отсидевшиеся в тылу, считали своим долгом мне, несмышленышу, сказать об этом.
Сегодня в моих руках военный билет моего прадеда. Как, оказывается, много может рассказать эта маленькая красная книжица: рост, вес и даже размер противогаза. Он никогда не рассказывал о том, что служил – где, когда, как. В военном билете только скупые строчки, но и они – большая ценность. Впервые дед был призван: «18. Призван Юрьев-Польским Уездным воинским начальником 8.10. 1915 года. Признан годным к строевой службе и зачислен в запас».
Вторично он был призван Кольчугинским РВК 26 июня 1942 года: его умение хорошо стрелять и любовь к лыжам учли и отправили в 322 особый лыжный батальон в качестве стрелка. 306 гвардейская стрелковая дивизия, в которую входил 322 особый лыжный батальон, была сформирована 15 июня 1942 года в Юрьев-Польском и 1 сентября отправлена на Калининский фронт в состав 43-й армии. Боевой путь лежал через Калининскую и Смоленскую области. Эта территория была местом ожесточенных боев. Линия обороны, образованная соединениями Калининского фронта, проходила по берегам Волги (восточнее Калинина – ныне Твери) и Тьмы.
Подразделения особого назначения зимой могли сутками жить в полевых условиях. Они переходили линию фронта, выполняли разведывательные задания в тылу, приводили “языков”, обеспечивали прикрытие флангов, а также осуществляли эстафетную связь между воинскими частями. Бойцов ОЛБ немцы часто называли “снежными призраками” за их стремительные рейды по тылам, выносливость, мужество и героизм. «А оружие зачастую приходилось добывать в бою. Каждый второй получал винтовку с одним патроном (так было в начале войны), остальные шли в штыковую, и здесь кому как повезет», – как-то обмолвился прадед.
5 декабря 1942 года он оказался на передовой, его лыжный батальон стоял под Великими Луками. Общая Великолукская наступательная операция началась 25 ноября 1942-го и продлилась до 20 января 1943 года.
В одном из боев 14 января 1943 года дед получил тяжелое ранение – слепое осколочное задней поверхности грудной клетки. Носилки, обозы, медсанбаты, операции… Больше месяца его везли в тыл, в госпиталь. И надо было такому случиться: 9 марта 1943 года его привезли в эвакогоспиталь №1897, который располагался во время войны в кольчугинском ДК. Мало того, в этом самом госпитале санитарочками работали его дочери – Александра и Мария. Последняя была несовершеннолетней и записей на сей счет сделано не было, доказать она это так и не смогла и до конца жизни в ее сердце жила обида, ведь работала она наравне со всеми, а надбавку к пенсии за военные госпитальные годы получала только ее старшая сестра.
Девчонки окружили отца заботой и каждую свободную минуточку проводили у его постели. Несмотря на ряд сложных операций, вынуть осколок из груди у врачей так и не получилось. Его он так и проносил под сердцем до конца своей жизни.
30 июня 1943 года он вышел из госпиталя и вернулся в строй, но уже не в свой 322 лыжный батальон, а в 46-ю мехбригаду, переданную всё той же 43-й армии. И не лыжником стрелком – бегать на лыжах после тяжелого ранения он не мог, но стрелял по-прежнему метко, его и определили в стрелки. Он отлично владел винтовкой, автоматом и ручным пулеметом, о чем есть соответствующая запись в военном билете. Вероятно, выбирать не приходилось, и во время боев стрелял из того, что было под рукой.
Многое неясным осталось для меня.
Сведения, которые содержат документы, изобилуют неточностями и ошибками. Для меня навсегда останется загадкой тот факт, что дед принимал присягу в составе 322 особого лыжного батальона 19 июня 1943 года, практически через год после мобилизации, но, согласно справки из госпиталя, с 9 марта по 30 июня он находился здесь, за много километров от своего батальона…
А вторая неточность еще интересней. В военном билете следующее ранение датируется 23 апреля 1944 года, контузия 19.декабря 1943 года. А в представлении к награде все наоборот. «Будучи стрелком 46 мех. бригады в бою за большую дорогу под деревней Лопашнево Калининской области был ранен 19 декабря 1944, слепое ранение в область левого плеча. Справка отд. мед. сан. бата от 23 апреля 1944 года.
Будучи стрелком 306 гвардейской стрелковой дивизии в бою за г. Витебск был контужен 23 апреля 1944 года. Справка ппч 2265 1-1-44».
Я долго не могла понять, как такое возможно, ведь в декабре 1944 года он никак не мог быть ранен под деревней Лопашнево, потому что 1 сентября 1944 года Красная Армия уже не воевала на своей территории. Да и вообще: как это справка о ранении может быть выдана за восемь месяцев до самого ранения? А выдача справки в день второго ранения запутывает всё окончательно.
Но в декабре 1943 года дивизия действительно выдвинулась на участок Михайлово, Лопашнево. В предстоящем наступлении планировалось выйти на дорогу Сураж-Витебск. 19 декабря после часа артподготовки дивизия перешла в наступлении. И, прорвав оборону, вместе с 60-й танковой бригадой овладела Михайлово, вышла к Битовке, перерезав шоссе. Немцы предприняли немедленные контратаки с целью вернуть свои позиции, но все они были отбиты. 25 декабря немцы отвели войска ближе к Витебску на рубеж Шабуни, Горбачево. Здесь дивизия перешла к обороне.
Я силюсь представить эту неизвестную большую дорогу возле деревни Лопашнево Калининской области. Какая она? Заросла ли лесом? Или, наоборот, стала современным шоссе? Более 77 лет назад тебя защищал мой дед.
Мне пришлось изрядно попотеть, прослеживая его боевой путь и разыскивая в интернете сведения о Калининском фронте, армиях, их составах и населенных пунктах, которые они освобождали. Теперь я точно могу сказать, что, несмотря на тот факт, что в наградном представлении указываются номера медицинских справок, верные даты ранения и контузии указаны в военном билете. Утверждать это позволяет и другая запись в военном билете. Он находился в 46 мех. бригаде с июня 1943 года, 19 декабря его контузило, он попадает в госпиталь и выходит из него 1 января 1944 года, пополняя ряды 935 стрелкового полка «родной» 306-й стрелковой дивизии. Ещё в октябре 1943 года Калининский фронт был преобразован в 1-й Прибалтийский, в его состав входила 43 армия.
23 апреля 1944 года под Витебском прадед получил слепое ранение плеча и три месяца находится в госпитале (заметьте – с контузией он лечился только 2 недели). После госпиталя с июля 1944 года он служил в качестве повара в транспортной роте. Война для него закончилась в Прибалтике. И, как ни удивительно, именно в это время прадед получает две награды всего за полтора года.
Сначала была медаль «За отвагу». Документ о награждении составлен 12.12.1944. Ходатайствовал о награждении 700-й стрелковый полк 204-й стрелковой дивизии, которая была до сентября 1944 года в составе 43-й армии, а потом её передали 51-й армии. Обе армии входили в состав 1-го Прибалтийского фронта. Дивизия участвовала в ликвидации окружённой под Мемелем (ныне – литовская Клайпеда) группировки фашистов. Подробностей о награде пока не удалось узнать.
А уже после войны 15.07.1945 его награждают Орденом Отечественной войны II степени. Наградные документы принадлежат 204 фронтовому запасному стрелковому полку. Очевидно, в его составе Михаил Иванович Аверин встретил День Победы…
С войны многие везли своим женам подарки, мой прадед привез осколок у сердца, орден Отечественной войны II степени, медали «За отвагу» и «За победу над Германией».
У прибалтов было чему поучиться. И он с деревенской сметливостью подсмотрел, как те выращивали поросят. После войны ни у кого на много верст такой свинины не было, где жировая прослойка и мясо чередовались между собой. Когда по осени он резал поросят – к нам выстраивались очереди.
При этом, сам он неоднократно говорил о нелюбви прибалтов к русским. И они не скрывали этого: любезно предоставляли кружки солдатам, чтобы те могли напиться, и тут же, на их глазах, демонстративно выкидывали посуду на помойку.
…С войны из 200 ушедших мужчин в колхоз вернулись только четверо. Рассказывать о войне дед не любил, и по определенным причинам с людьми сходился тяжело. Исключением был председатель колхоза Вительс – мужественный, жесткий, требовательный к исполнению своих распоряжений, как на фронте, но при этом приветливый, добродушный и незлопамятный. Ребятишек в селе было много, они любили «пастись» на колхозных полях, в особенности там, где был посажен горох и семечки. Председатель все знал, но никого никогда не выдал. При нем колхоз «расцвел», он умело сочетал рачительный подход к земле, природную смекалку, бережное отношение к природе, любовь к людям. И люди за это уважали его. Дед с теплотой отзывался о нем. Вскоре Вительс пошел на повышение и покинул село навсегда, переехав с семьей в город. А прадед до последнего работал в колхозе, а затем и совхозе: и бригадиром, и конюхом, получая трудодни за уход за лошадьми. В свои 74 года он скирдовал совхозное сено, в селе никто кроме него не мог этого делать: тщательно, размеренно, по-хозяйски, как для себя.
Никогда не отказывал в помощи вдовам, им в первую очередь пахал огороды, помогал с покосом. Ожидая своей очереди, как правило, последней, бабуля недовольно ворчала: «Когда рука не гнется к себе – отрубить ее по самый локоть». Кстати, когда прадеда не стало, те, кто пришел ему на смену и кому он помогал в первую очередь, вовсе перестали выделять нашей семье лошадь под пахоту.
Сегодня нет моего прадеда, нет прабабки, нет и тех людей, с которыми они жили бок о бок. Их дети, жившие десятилетиями в Ново-Фетинино, покинули село. Село меняется, перестраиваясь, меняются и его жители. Жизнь продолжается.
Е. Мурзова
“ГК” № 17 от 06.05.2022
